От автора: эссе не только «записное», но и заказное – едва ль когда-нибудь стала б распространяться о собственной «кухне», кабы не некое издательство, решившее вдруг накормить читателя адским райтерским варевом. Впрочем, книга о записных книжках до сих пор остается всего лишь «любопытным проектом», и неизвестно, когда выйдет. САЧОК же ДЛЯ БУКВ – попытка отформатировать жесткий диск сердца, из которого и выросли некогда ноги у текстов. Может, нелепая, сентиментальная, может, не слишком удачная, но, в любом случае, единственно на тот момент возможная.

Комната моя подобна клетке.
Солнце руку сунуло в оконце.
Чтоб мираж увидеть очень редкий,
Сигарету я зажег от солнца.
Я хочу курить. Я не хочу работать.
Олег Даль

…буква убивает, а дух животворит.
2 Кор. 3, 6

Даже смешно… их собирают.

Мумифицируют, лишая навсегда права голоса.

Обесточивают.

В расчете на вечненькое – маркируют-нумеруют.

Чудом обходятся без табличек, но: «Мой архив», «В моем архиве»…

«Баба Яга против», – шепчет суфлер-доппельгангер, а я набираю: что остается, если они – в животе головы?..

…

САЧОК: «Роман – капельница. Только не в меня вливают, но я – пространству – по капле – ту самую жидкость, что в жилах-то, – отдаю. Нет ничего, впрочем, излияний этих банальней… Записные, читай настоящие, книжки (всё прочее – худлит) – “черная лестница” за Стеной Плача: “самую крепость – в самую мякоть, только б не¹…”».

…

Жить прошлым: а пошленькая пытка…

Так в мусоропровод летят тетрадки – те и эти.

Но кое-что все-таки остается (марионетка, кукла чертова!): что делать с этим?.. Невозможно избавиться ведь и от этого тоже?..

«Используй как материал», – доппельгангер бесстрастен.

Мое «я» на его льду – лишь fish’ка.

Его на моем – 1:1 – тоже.

[«Хочешь поговорить об этом?..»].

…

САЧОК: «Даже “на паузе” осознаешь: финал предсказуем – ты вновь примешься за очередной текст, который либо возродит, либо размозжит тебя. <…> Всё, что останется, – текст. Нужно ли оставлять что-то ещё?».

…

От них и деться-то некуда: всюду, всюду буквы, и каждая – в мои зрачки – глазком своим циклопическим (махонький, а как сверлит!) – с укором немым: «Меня-то забыли… меня-то и не выпустили, ма-ма-ша!».

В холодном поту – просыпаюсь.

…

САЧОК: «У Набокова была ВЕРА».

…

«Вся жизнь – графомания: пора жить профессионально! Как по чувствам: пальцами босикомыми…» – «Время – это всё, – машет с Олимпа Горовиц. – Если вам надо зарабатывать на жизнь, она сотрет вас в порошок» – «В белый, маэстро?..».

Молчит.

«Кабы не музыка, не расслышать бы мне ни звука… ни воттакусенького… ни точки над i – не разглядеть…»

Молчит. Молчит.

…

Недокниги, эмбрионы идей: смирительная рубашка на случай жесточайшего цейтнота, накладывающего на горло «в поте пишущего», коему знакомо и «иное рвение», смирительный жгут. Это ли – «дуновение вдохновения»?

Смешно…

…

Избавление от отработанных материалов – ментальная клизма: выписанное, б.-у.-шное – источник повторного заражения, за которым – всегда клише. И если рассматривать несущие конструкции текста как определенного вида энергию, то новый opus, исходя из соображений энергоемкости, замешан быть должен на новом тесте. «Кто б говорил!» – хмыкает доппельгангер.

…

«В утиль!» – носок зажать, потом припудрить.

…

САЧОК: «Глоток воздуха – найдет, потому как не просить же ей – читай, записной моей персонажке, – собственный, для себя-то, воздух, у других! Не воровать же!..» – о Сане из «Сперматозоидов»: привет, ну как ты там, без меня?..

…

Компьютерная клавиатура (рожденная ползать) – симулякр фортепианной (рожденной летать). Не коснись пальцы некогда клавиш звучащих, не прозвучали б сейчас, но лишь простучали, буквы бумажные. Музыка дала не столь чувство формы, сколь такта, и если «такт – это дом, где живут ноты», то буквы живут на Дворцовой площади с’нежной страницы.

Снежной – потому как с годами острее чувствуешь свою перед ней беспомощность.

Нежной – потому как она лишь – бумажная, электронная: не суть, – вкачивает в тебя ту самую дозу то ли тепла, то ли интоксиканта, из-за которой в тысяча девятьсот семьдесят неважном шкурка твоя и оказалась на шарике… Из-за этой-то самой «дозы» ты – никаких сожалений, – его и покинешь: домой, домой скорее!

…

«Всё будет тип-топ, все мы умрем, – гнусавит блокнот. – Думаешь, т е к с т – для тебя? Нет, ты для текста!..».

…

САЧОК: «Нет никаких “писательских кабинетов”, вся жизнь – писательский кабинет. Там-то они, голые, и мерцают.

Деревянные, латунные, жестяные.

Никелевые, серебряные, хрустальные.

Бронзовые и золотые.

“Иньские” коралловые.

“Янские” нефритовые.

Бестелесные, лишенные графической оболочки, – и потому невидимые, но от того не менее реальные.

В животе головы – звучащие.

Поющие.

Смешные.

Бьющие на сердце чечётку: да и где ещё, раз ноги у букв из него растут?..
Чтобы расставить слова в нужном порядке, надо «отбить» аниме сердце: потеряв чувствительность, оно перестанет воспринимать боль и, став соглядатаем самого себя, подкинет чел-овечьей менталке энную порцию смыслов. Расцвечивающие ауру синяки и кровоподтёки – Алмазная Сутра Буквы: гате, гате, парагате, парасамгате, бодхи, сваха…»: Мантра Великого Пробуждения, обрыв связи.

…

Несмотря на «ревизии», записи не исчезают.

Деление, почкование, партеногенез – что там еще?..

Оккупация!

«Сжечь? Разорвать? “В архив”»? – «Фтопку».

Легко, доппи…

…

САЧОК: «”Для переживших великий блеф жизнь оставляет клочок бумаги”: И.Б., Письмо генералу Z, 1968-й. All inclusive! <…> В строки эти “включено” всё, кроме рецепта от грусти, которая суть грифель – инструмент (первая скрипка?) и “в поте пишущего” ремесленника, и знакомого с “иным рвением” художника.

Но: осознание того, что однажды ты перестанешь – не захочешь? не сможешь? – ставить “силки” на милостиво оставленном жизнью клочке бумаги, так же несносно, как и осознание иллюзорной природы “лучших чувств”. От трансцендентного “прямого знания” все еще кривит рот та самая “жухлая незабудка”, однако очередной текст парадоксальным образом вылупляется из похожей на яйцо ауры: забавно…».

…

САЧОК: «…забираю в редакции некоей газетки собственно экземпляры газетки с публикацией одной особы. ГлавВред, услышав фамилию оной, расплывается: “О, это о-очень хор-рошая женщина”, потом выдает мне аж три шт., – и тут же, без подъезда, скрипит: “А вы что, т о ж е стихи пишете?” – “Бывает” – “А вы купите мою книжку!” – “Мне книги дарят обычно…” – “Как это – дарят?” – “А так, все мы пишем…” – “Да у вас мания величия! У меня автограф один пятнадцать евро стоит!..”».

…

САЧОК: «Презентация. Опаздываю, еще позже появляется поэт К. Издатель представляет сначала его, потом – меня: “А вот у нас девушка почитает…” – “Я не девушка”, – уточняю. – “В-я просит ее с у щ е с т в о м называть!” (смех в студии). – “Почему не сказать тогда “у нас мужчина К. стихи почитает?”» – нелепый, нелепый гендер!

…

Как э т о скомпоновать?

Зачем, для чего – всё?

Квинтовый круг замыкается: тональности одного лада уживаются в нем на расстоянии чистых квинт…

…

От «как солить красную рыбу» (никогда не солила) – через феллиниевскую инфляцию прилагательных (чудесный! прекрасный! литературорессы в восхищении) – к обозначению душевного translit’a и – они-то в какой сюр? – именам архангелов: Михаил, Иегудоил, Варахиил, Гавриил, Уриил… Да помогите же!

Они наступают.

Коробки с коробочками.

Тетрадки с тетрадочками.

Те самые.

Из которых.

Олэй!

А ты – ну да, вот ты, – не грузи ближнего: одиннадцатая заповедь.

…

САЧОК: «Райтер без вдоха – труп. “Ни для без строчки”? Блажь. Строке вдох нужен. И педаль чистая».

…

Нерастраченные словечки-фразы нервируют, вот и манишь златую fish’ку: «А может, все-таки-и-и…» – «И-и-и!..» – летит эхо Митрича.¹ – «Была б наживка! – встревает доппельгангер. – Ну а мертвых старух, прикидывающихся принцессами, – в Петушки на выселки!» – «А ежли от Даниила Иваныча старуха, что тогда?» – я ведь на самом деле не знаю, что тогда.

…

Всё – он, двойник, и только: рефрен мой, дубль, отражение отражения.

Кандальное рондо смертей-рождений, упакованное в «сделать», «отдать», «отправить», «оп!латить», «Набоков все-таки гений».

…

САЧОК: «Материал есть любое пространство. Миг. Промежуток. Кожа – и с нею прощание. Благодарить, благодарить… “пока рот не забили глиной”²! Каждый нерв, клетку каждую – благодарить и, отпуская, прощать».

…

Соль, выпариваемая из смыслов, – сачок для букв: успеешь ли уловить?

Загонишь ли знак занебеснутый в сучье логово музы земной?

Кием дарёным – не прибьёшь, часом?

Ловись, вордок, большой да маленький… ловись, Волапюков внук.

…

САЧОК: «Град Петров, что ноты, листаю… в верстки-корректурки соскальзываю… на страницах тетрадок, в юности онемеченных, теряюсь… с облаками в штанах – в сновидения неосознанные – лечу… морщинки Невы разглядываю… кувыркающихся приживалок тетрадных – цепляю: то нос воротят, то петельки свои на шею мою набрасывают, а то линией – топ! Азбучный выкидыш равен телесному: так персонаж изменяет автору и уходит во сне к другому».

…

Засада.

Крючок.

Ловушка.

Даже о целлакасте – синтетическом гипсе, как папье-маше, тонком…

Тут же, на клочке, – телефон травматолога. Немое кино: «минус тридцать», Переведеновский, костыли – забыть нельзя помиловать.

Набившее оскомину «к тексту».

Послать ли к черту?

Приравнять ли энгармонизм к излучению любящих?

«Мы только понарошку звучим одинаково, но у меня на самом деле фа-диез, а у тебя соль-бемоль!» – вот и вся тайна.

…

Издатели («Гонорар – шесть процентов от оптовой цены тиража»).

Писатели («В одном моем рассказе – ну, вы, конечно, помните: он называется…»).

Рабодатели («В случае заинтересованности с вами обязательно свяжутся!»).

Визитки «дорогих и уважаемых».

Письмо ВэЭль про паутинку и Лао-цзы.

…

Тусовка в сачке: «Пойдемте, Наташа, ко мне – я научу вас, как жить!» – «А что делали мои герои, пока я спал?» – «Через 50-60 лет нас будет двенадцать миллиардов: у человечества два выхода – либо найти новые источники питания, либо убить себя» – «Р-й – истеричная баба с замашками гея…».

Трение реплик: «С.И. сказал, будто вирши мои плохи, кроме одного – про девственницу…» – «С утра проснулась с тошнотной мыслью – опять будут учить писать…» – «А.К. – скука какая! – начнет расхваливать испытывающую вдохновение посредственность: аккурат по Гафту…» – «Напротив моего номера кто-то спит. Не умер ли?.. Нет, просто напился» – «На лекции Ш. даже старичок К. задремал…» – «Наташа, никогда не живите с теми, кто пишет» (я, про себя: «Как же мне жить с собой, С.И.?») – «Да рано ей думать!» (А.Д. обо мне – соседу по столику).

…

Схема текста, рухнувшая при его написании.

Остов «Иллюзиона».

И тут же – Ника Турбина: «Я все сказала о себе в стихах еще ребенком, тело женщины мне не нужно было», и тут же – «Использовать образ белки, которая крутится сразу в нескольких колесах сансары». Не разделять, не разделять ничего! – ни «Мусин рейс 1124, “Сибирь”, Домодедово, 27-е в 00:05», ни ненаписанные «Прищуры», где: «Конечно, ее звали Майя. Пчела? Цветочница!», ни Сильвию Плат с ее «легковозбудимыми тюльпанами»³, ни адреса с имейлами, ни выставку Петрушевской с «Котом» Пьера-Гранье Дефера, ни «Нирвану» с «1 а.л. поэзии = 700 строк, проза = 40 000 знаков, на полосу укладывается в подбор до 32 строк; в среднем 28, верстка рассчитывается по печатным листам», ни «написать», «отдать», «купить», «отправить», «повесить», «идти дальше из подъезда, навес черный, железная дверь черная, второй этаж, потом в маленькую дверь слева…» – «Если вам осталось шесть месяцев, вы делали бы то же, что и сейчас?..»

…

САЧОК: «Простые химические эмоции. Эрзацы счастья – и его вспышки. Рнанубандхана – узы кармического долга: они-то и оставляют в сердце тесак. Всё, что можно чувствовать после, – боль и тепло, тепло: адское тепло, излучаемое самыми близкими, ставшими вдруг самыми дальними».

…

САЧОК доктора Че: «Мне жестоко мешают, скверно и подло мешают. Пьеса сидит в голове, уже вылилась, просится на бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло»⁴.

…

Что почитать: Катарина Масетти, «Парень с соседской могилы» (не почитала). Тонино Бенаквист, «Укусы рассвета» (не почитала), романы-эссе Александра Гольдштейна «Прощание с Нарциссом» и «Конец цитаты» Михаила Безродного (не почитала), Андрей Рубанов, «Готовься к войне» (по совету Сережи Князева – не почитала)…

…

Письмо ВэЭль падает на пол и разбивается – хрустальное.

Собираю осколки, читаю: «Всего будет 112 Пап, сейчас наступает время 11-го – “торжество мира”, а в Конце Времен будет 112-й Петр Римский Второй. “Общая кровь зальет Землю, люди будут жить с закрытыми ртами и придет непредсказуемое”».

…

САЧОК: «”Ochen’ sil’no tebja lublju” – листок из альбома, на обороте – карандашом – я: “Сократить в эссе главы “Мы едем, едем, едем”, “Когда торжество крестьянина под вопросом”, “Ни дня без строчки”. Мозг – дух, подмененный сознанием при рождении, – нейронная книжка-молох, перемалывающая сердечный ливер. Отключишь ментал – и оживут буковки: первый вагон из пекла, из полипов-дверей – налево, по лестнице, через туннель, – в небо».

…

Выгребная яма памяти закрывается, история сердца стирается: еще не душа, уже не тело – промежуток, межклетник – сачок для букв! Туда-то и летит вылетевшая из папки книжка Г.Ц. с нелепым «Наташе: красивой, но умной», а оттуда – бумаги, бумажки да бумажонки, самые записные на свете – ОТ «Наташка, я люблю тебя!» ДО «Люблю! Всё будет!» – Не помню, в каком году, не помню, в каком чаду, не помню, в каком дыму я с вами была в Крыму⁵: еще одно выпадение в осадок, и еще (вот он, сухой остаток чувств), и еще… И все – ну или почти – LЮ-story, как на грех, хороши – «для текста», «для текста», – но все же думаешь иногда, а был ли мальчик? ;-)

Наталья Рубанова
июль-2010, январь-2011

1. «Москва-Петушки».
2. И.Б.
3. «Тюльпаны легко возбуждаются. Здесь зима»
4. АПЧ, 18 августа 1900 г.
5. В.Долина.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>